Жена — актриса петербургской императорской сцены Екатерина Яковлева.
Из купеческой семьи. Рано потерял родителей, воспитывался в доме опекуна купца Шапошникова, в браке с которым состояла его сестра. С юных лет был увлечен театром, вместе со своим другом Г.И. Жебелевым, тоже впоследствии актером, устраивал любительские спектакли, но по семейной традиции стал гостинодворским сидельцем, торговал в галантерейной лавке. Его часто можно было видеть с книгой в руках, декламировавшим стихи. Яковлева заметил влиятельный чиновник, директор банка Н.И. Перепечин, который рекомендовал его И.А. Дмитревскому. «Патриарх русской сцены» оценил способности будущего актера и подготовил его к дебюту на императорской сцене.
Дебютировал в ролях Оскольда («Семира»), Доранта («Ревнивый, из заблуждения выведенный»), Синава («Синав и Трувор»). Все сразу оценили его выдающийся талант и внешность трагического героя. «Наружность его была прекрасна... рост высокий... благородная поступь, движения естественные; орган... сильный, звучный, приятный, доходящий до сердца и вместе необыкновенной гибкости — он делал из него что хотел» (Жихарев. С. 605). «Природа осыпала Яковлева всеми дарами своими: рост прекрасный, стройный, лицо правильное, выразительное, голос громкий, способный ко всяким изменениям, воображение пламенное, чувство сильное, природный ум и страсть к поэзии — все соединялось в нем для составления великого актера» (СО. 1917. Ч. 2. No 46. С. 42). Дмитревский помог ему освоить классический репертуар. На первых порах Яковлев играл в традиционной трагедийной манере, используя язык условных жестов, принимая скульптурные позы, соблюдая правила декламации. Но уже тогда порой нарушал законы жанра, полагаясь на собственные интуицию и вкус. Он читал стихи проникновенно и пылко, естественно выражая в стихотворной речи душевное волнение персонажа или овладевшее им чувство. «Чугунные стихи Сумарокова в устах гениального артиста превращались в золото» (РС. 1880. Т. 29. С. 278. — П.А. Каратыгин). С.П. Жихарев описывал игру Яковлева в роли Ярба («Дидона»): «Того, как он произносил стихи, я даже объяснить не умею: это был какой-то вулкан, извергающий пламень...». Но последнюю сцену 2-го действия, в которой, по выражению Дмитревского, он мог «поразгуляться», Яковлев «произносил почти полуголосом, но полуголосом глухим, страшным, без малейшего неистовства, и только при последнем стихе он дозволял себе разразиться воплем какого-то неизъяснимого радостного исступления, производившим в зрителе невольное содрогание» (Жихарев. С. 613).
Каждого персонажа, даже если его герой персонифицировал отвлеченный принцип, Яковлев стремился наделить живыми человеческими чувствами, разнообразными, порой взаимоисключающими качествами. Там, где образ сводился к воплощению какой-либо одной черты, страсти, он усложнял его, дополняя другими, оттеняющими главную страсть свойствами. Часто он по-своему, иначе, чем автор пьесы, мотивировал поведение персонажа и таким образом пересоздавал роль. Казалось, он жил чувствами своих героев, подчас привнося в них что-то личное. Его искусство было искренним, эмоциональным, открывающим новые горизонты и воспринималось современниками как откровение. «Он играл как чувствовал» (Репертуар русского театра. 1840. Т. 1. Кн. 4. С. 4. — Р.М. Зотов). «До него истинные чувства не были знакомы актеру. Все ограничивалось одной пышной декламацией, подогретой поддельным жаром. Яковлев первый понял, что этого недостаточно для искусства» («Пантеон». 1851. Т. 1. Кн. 1. С. 21. — [Ф.А. Кони]).
Яковлев успешно выступал в мещанской драме, где не требовалось классической декламации, но нужны были эмоциональная чувствительность, естественность сценического поведения. Он сыграл Лиодора («Лиза, или Торжество благодарности»), Эраста («Лиза, или Следствия гордости и обольщения»), Фрица («Сын любви»), Вольфа («Гусситы под Наумбургом»). Но коронной его ролью стал барон Мейнау в мелодраме А.Ф. Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние». «Яковлев был в ней прост и художественно высок. Мимика, жесты, все было просто и правдиво» (Каратыгин. С. 66). На современников всегда сильное впечатление производила сцена, когда Мейнау, испытывающий муки отвергнутой любви, словно не мог сдержать рыдания и у него по щеке катилась слеза. Мейнау–Яковлев, трагически переживая утрату возвышенных иллюзий, становился похожим на романтического героя, одинокого и непонятого, находящегося в состоянии разлада с окружающим миром и самим собой.
Многое в том, что Яковлев делал, казалось современникам новым и непонятным. Ф.Ф. Вигель охарактеризовал его как актера «непонятого и опередившего свой век» (Записки. М., 2000. С. 140).
Яковлев всегда по-своему интерпретировал образы персонажей, руководствуясь прежде всего своим пониманием роли. Если складывалась традиция исполнения какой-либо роли, мог отступать от нее. Он легко комбинировал разнообразные технические приемы и, когда нужно, находил новые, позволявшие ему выразить то, что он чувствовал. Например, его Ярб («Дидона») был не мстительным, свирепым персонажем, больше похожим на «алчного тигра», чем на человека, но именно человеком, страдающим из-за несчастной любви, измученным своими душевными страданиями, чем и объяснялся его жестокий нрав. Образу Магомета в одноименной трагедии Вольтера Яковлев придал психологическую сложность, которой нет у автора пьесы. Это был честолюбец, интриган, лицемер, авантюрист и расчетливый циник, который, когда нужно, скрывал истинные намерения, входил в доверие и обманывал его, преследуя свою цель. Роль Чингисхана («Китайский сирота») Яковлев, по мнению анонимного критика, должен был играть «с бо́льшим жаром», так как у Вольтера — это «разъяренный победитель и страстный любовник» (Цветник. 1809. Ч. 1. No 2. С. 290, 291). Но актер, полемизируя с критиком на страницах того же издания, не во всем соглашался с ним, считая, что, несмотря на такие главные свойства характера, Чингисхан мог, в зависимости от обстоятельств, вести себя по-разному, проявлять благоразумие и укрощать страсти. Тот же критик писал, что Яковлев неверно понял роль Ореста («Андромаха»): убийца матери должен быть мрачным и углубленным в себя, а Орест–Яковлев при встрече с возлюбленной имел «веселый вид», при разговоре с другом «клал ему на плечи руки». В роли Оросмана («Заира») Яковлев «подходил к самому носу Заиры», «брал ее за руку, плечо, за обе руки». «Где же благородство? Где величие азиатских государей? Где нежность страсти трагической?» — недоумевал критик (Цветник. 1809. No 11. С. 238–239. — N.N). Однако, по мнению Яковлева, убийца матери не всегда должен быть мрачным и иногда может испытывать радость, а поведение Оросмана естественно для влюбленного. С его точки зрения, царь и обыкновенный человек в сходных ситуациях чувствуют и ведут себя одинаково, и в этом позиция актера не совпадала с позицией критика, считавшего, что трагический герой должен испытывать лишь возвышенные чувства и выражать их подобающим образом. Выступал Яковлев и в пьесах В.А. Озерова: Тезей («Эдип в Афинах»), Фингал и Димитрий Донской в одноименных трагедиях. Он считал, что в этих ролях не требуется показывать сложную внутреннюю жизнь персонажа, а нужно лишь с пафосом декламировать стихи. Но и в них он играл с воодушевлением и неподдельным чувством. Современники с восторгом отзывались о роли Димитрия Донского в его исполнении. На фоне военно-политического конфликта между Россией и Францией спектакль на патриотическую тему был встречен публикой с небывалым энтузиазмом, и во многом этому способствовала игра Яковлева. В этом спектакле принимал участие Я.Е. Шушерин, соперник Яковлева, но даже он, говоря о партнере, сумел обойтись без свойственной ему иронической интонации. С.Т. Аксаков записал его слова: «...Величественная фигура Яковлева в древней воинской одежде, его обнаженная от шлема голова, прекрасные черты лица, чудесные глаза, устремленные к небу, его голос, громозвучный и гармонический, сильное чувство, с которым он произносил эти стихи, — были точно увлекательны» (Аксаков. Т. 3. С. 107).
Лучшие роли Яковлева последних лет — Отелло («Отелло»), Беверлей («Беверлей»), Иодай («Гофолия»), Карл Моор («Разбойники»).
Другие роли: Агамемнон («Ифигения в Авлиде»), Карл XII («Карл XII при Бендерах»), Эдгар («Король Лир»), Шекспир («Влюбленный Шекспир»), Танкред («Танкред»), Кларандон («Евгения»), Нерон («Британник»), Лавидон («Дебора»).
Соч.: Сочинения Алексея Яковлева, придворного российского актера. СПб., 1827.
Лит.: Брокгауз; РБС; ТЭ; Арапов. С. 106, 123, 124, 132, 133, 135, 137, 139, 144, 158, 162–168, 171, 172, 174–177, 179, 180, 182, 187, 189– 196, 199, 204, 206, 207; Зотов. С. 11, 12, 21, 46, 47, 51; Родина Т.М. Русское театральное искусство в начале XIX века. М., 1961 (ук.); Медведева И.Н. Екатерина Семенова. М., 1964 (ук.); Куликова К.Ф. Алексей Яковлев. Л., 1977; Владимирова, Кулиш (ук.).
Арх.: РГИА. Ф. 497. Оп. 1. Д. 1481, 1582, 1583.
Майданова, М. Яковлев А.С. // Национальный драматический театр России. Александринский театр. Актеры, режиссеры : энциклопедия... — Санкт-Петербург : Балтийские сезоны, 2020. — С. 821-823.
Читать далее